Игоша
Про грешную дочь
Жили-были мужик с бабой, и была у них дочка красавица.
Вот дошла до них весть, что помер в дальнем краю старший мужнин брат, и потому надо ехать в те земли — получать богатое наследство.
Собрались мужик с бабой, а девку на хозяйстве оставили: изба, скотина, пчельник огромный — за всем пригляд нужен. Девка слыла недотрогой и разумницей, потому и оставили ее без опаски, но разум — он молодым друг только лишь до поры до времени, частенько глупого сердца слушается.
Как так случилось, неведомо, но обольстил девицу красивый да лукавый работник, и в скором времени почуяла она себя в тягости.
— Видно, придется тебе жениться на мне, — говорит милому дружку. — Батюшка крутенек, да ничего — покричит, может, даже побьет сгоряча, но потом простит.
А работник тот уже имел в дальнем селе и жену, и двух детушек. Побоялся, что это дело наружу выйдет, — и как-то ночью сбежал от своей любушки на родимую сторону.
Пождала она его, поплакала, а потом и ждать перестала. Теперь все ее мысли о том лишь, как скрыть от добрых людей, что нагуляла себе ребеночка. И пижму она пила, и спорынью, и в бане парилась, и с крыши овина прыгала — ну все делала, что глупые девки с таких случаях делают, только ничего не помогло: доходила до семи месяцев. Вот-вот отец с матерью приедут.
Решила девка руки на себя наложить от позора. Приделала к крюку в потолке веревку, петлю навязала, сунула туда голову — да и шагнула с табурета.
А крюк возьми и сломайся.
Грянулась она оземь — и так зашиблась, что тотчас родила преждевременного ребеночка, который на свете не зажился: крикнул только один разок да и умер.
Закопала его грешная мать на задах, едва управилась — родители на пороге:
— Как-де без нас жила-поживала? Что такая худая да бледная?
— Устала, — говорит она, — да соскучилась — мочи нет.
Собрали праздничный ужин, рассказали о своем путешествии, а как гости разошлись и пошли хозяева спать ложиться, вдруг слышат, кто-то скребется под окошком да кричит тоненьким, жалким голосом:
— Как меня зовут? Как меня зовут?
Отец с матерью понять не могут, что творится, а девка наша лежит ни жива ни мертва: поняла, что плачет за окошком ее дитя некрещеное.
Кое-как ночь избыли, лишь под утро заснули. А назавтра повторилось то же самое. И на третью ночь.
— Что за беда? — дивуются родители. — Уж не игоша ли к нам повадился? Но откуда бы ему тут взяться?
А голосок за окошком все кричит:
— Как меня зовут? Как меня зовут?
Не выдержала грешница, вскочила с постели, подбежала к окошку и крикнула:
— Егорушкой!
И перекрестила ночную тьму.
Вмиг все стихло за окном, больше игоша никогда не являлся. Девица-то знала, что сыночка родила, ну, значит, и должна была назвать мужское имя.
А если пол ребенка не угадаешь, игоша никогда не отвяжется, хоть целый век кричать-плакать по ночам будет.
Ну вот, а потом повинилась грешница во всем перед отцом с матерью и в монастырь ушла, грех свой замаливать. Не в том грех ее, что дитятко нагуляла, а в том, что со свету его сжила, душу невинную.
Игоша — это какой-то уродец без рук, без ног, он родился и умер некрещеным. Духи таких младенцев были весьма беспокойными. По ночам они витали под окнами родного дома и тоненькими голосами требовали себе имени и креста. Если угадаешь пол игоши, привидение больше не являлось.
Некоторые после этого продолжали держаться вблизи своего дома, проказили, как кикиморы и домовые, особенно если кто не захочет признать его, невидимку, за домового, не кладет ему за столом ложки и ломтя, не выкинет ему из окошка шапки и рукавиц.
