Травы чародейные
Почему крапива жжется
Женился Павко, думал, заживет счастливо, однако невзлюбила молодая жена меньшую сестру мужа, Олёнушку и положила себе ее со свету сжить. Перерезала она горло любимому соколу мужа и говорит, это-де Олёнушка содеяла. А девушка пожалела брата и не открыла ему правды. Погоревал Павко и простил сестру. Тогда молодая хозяйка зарезала коня вороного и опять обвинила Олёнушку. И снова та смолчала, и снова простил брат сестру. Но нет покоя злобным сердцам, неугасимо и жадно горит в них пламя ненависти — не пожалела хозяйка собственного малого ребенка, только бы Олёнушку со свету сжить.
Увидал Павко окровавленное тело своего сына — и помутился у него разум. Привязал он сестру к конским хвостам и размыкал ее тело белое по чистому полю. Только вот что случилось: где упало сердце Олёнушки, выросли маки, где синие глаза — там васильки, где русые косы протянулись — золотая розга выросла, а где сама упала — божьим промыслом церковь поднялась, словно из-под земли выросла.
Спустя малое время молодая жена тяжко разболелась, заживо гнить стала. Просит она, чтоб отвезли ее к церкви. Положил Павко жену на телегу и повез, однако по пути начало тело ее распадаться на части и вываливаться сквозь жердины. Где кровь пролилась — там выросла жгучая крапива, где тело упало — болото пролегло. Только тогда понял неразумный Павко, что напрасно он загубил сестру, — да поздно было!
Сон-трава
Однажды при начале зимы медведь откопал неведомый корень, лизнул его несколько раз и ушел в берлогу спать. Случайно увидел это охотник. "Что за трава такая? — думает. — Может, целебная?" Человек и сам лизнул корень, после чего немедленно повалился без чувств. На свое счастье, он упал в яму под вывернутым бурею корнем большого дерева, его там замело снегом, и открыл он глаза, только когда снег начал таять и припекло солнышко. Поглядел вокруг — ничего понять не может. Никак проспал в лесу до самой весны?
Ринулся из лесу, видит, люди уже пашут землю и сеют хлеб. А домашние уже на помин его души свечку ставили. Ох, и обрадовались же они! Собрали пирушку по такому случаю, и там-то знахарь поведал охотнику, что лизнул он не простой корень, а корень сон-травы.
А. Ремизов. Спрыг-трава
Затеял один дошлый на Ивана Купалу спрыг-траву искать — цвет купальский. Вымылся он в бане, надел чистую рубаху, достал белый платок, да с платком, как стемнело, и пошел в лес. И в лесу там на поляне очертил три круга, разостлал под папоротником платок, присел, ждет, что будет.
Вот слышит, шум по лесу, треск, какие-то звери дерутся, а там стук, чего-то делают, и словно земля вся начинает кончаться, и вдруг набежал вихорь страшный — приблизилась полночь.
И ровно в полночь тихо папоротник расцвел, как звездочка.
И стали цветки на платок падать, и насыпало много, как звездочки.
Тут зря зевать не годится, завязал он цветы в узелок, но только что ступил, откуда ни возьмись медведи, начальство, саблями так и машут.
— Брось, — кричат, — а то голову долой!
И за руки хотят схватить.
И вдруг война началась, такая пошла резня — беда! Из пушек палят, раненые валятся.
— Из-за тебя проливаем кровь! Брось!
И появилась высокая каменная стена, и воткнуты в стену копья прямо перед глазами, того и гляди, выколют глаз. И стала земля проваливаться, и остался он на одной кочке. Все водой заливает — буря страшная, волны так и хлещут. Снег пошел.
Тонет народ, кричит, просят бросить цветок.
— А то, — кричат, — измаялись наши душеньки.
И вдруг видит — запылала деревня, и дом свой видит — горит, и какие-то черные с крючками топочут вокруг.
— Не пускай! Не пускай его! Пусть горит!
А ветер так и воет, подкидывает бревна, несет головни, вся земля горит.
Ни жив ни мертв, дрожкой дрожит, а держит узелок, не выпускает из рук — будь что будет! А они, черные, уж так и эдак стараются достать его: крючки закидывают, да не могут, — за кругом стоят.
И рассвело. Солнце взошло. Слава богу, миновалось. Он и пошел из лесу, а лес зеленый, птицы поют — заслушаешься.
Шел, шел — узелок в руке держит.
Вдруг слышит, позади кто-то едет. Оглянулся — катит в красной рубахе — и на него, налетел на него, да как жиганет со всего маху, узелок из рук и выпал.
Смотрит — ночь как была ночь. И нет ничего, один белый платок под папоротником лежит, а сам он как есть мокрый: купальская ночь была росная.
Травы чародейные. "Земля сотворена как человек, вместо власов былие имеет!" — уверяли древние всеведы, а потому наделяли былие, зелие — траву — волшебными свойствами Матери Сырой Земли. И по сию пору в слове "отрава" звенит отголосок этой древней чарующей власти и силы!
С происхождением различных растений связаны многие языческие и христианские легенды. Говорят, что цветок василек вырос из голубых глаз юноши Василя, которого заманили в лес русалки и защекотали до смерти. Иван-да-Марья — это брат и сестра, которые любили друг друга греховной любовью и не смогли расстаться даже после смерти. Хмель и табак, говорят, произросли на могиле блудницы Иродиады, той самой плясавицы, которая загубила Иоанна Крестителя: хмель из ее головы, а табак из чрева. Картофель зародился от чертовой слюны — когда дьявол сплюнул с досады, что не удалось ему соблазнить Христа.
"Целебна трава, если собирать ее знаючи", — говорят в народе. Такие особенные знатоки травяных зелий и "лютого коренья" назывались зелейниками, травознаями, и ходили они по лугам и лесам, как в насаженном собственными руками саду: всякой травы, всякой былинки знали свойства и место.
Травы, долженствующие обладать таинственной силою, собирали в ночь на Ивана Куполу или Аграфену Купальницу, или Аграфену Лютые Коренья (с 23 на 24 июня/с 6 на 7 июля), когда все земное зелие-былие получало чрезъестественную мощь: как злую, так и добрую. И говорят, была (а может, и по сю пору есть!) такая трава — колдовская, расчудесная! — что если отыщешь ее, выжмешь сок и намажешь им ноги, то пройдешь по любому морю — и ноги твои не промокнут!
В эту ночь травы цвели огнем. Таковы были черная папороть, царе-царь, лев, голубь и другие. Иной цвет пылал неподвижным, сильным пламенем, иной имел вид молнии, летучего, призрачного огня. "Трава лев, — сказано об одной из них в древнейшем из "Зелейников", — растет невелика, а видом как лев кажется. В день ее и не приметишь, сияет она по ночам. На ней два цвета, один желтый, а другой ночью как свеча горит. Около нее поблизости травы нет, а которая и есть, и та приклонилась перед ней". А вот что говорится о некоей дивной траве киноворот: "Хотя какая буря, она кланяется на восток всеми стволами; то же, если и ветру нет..."
Иные травы требовалось рвать, очертя место вокруг нее золотом или серебром, что называлось "пронимать сквозь серебро или злато". Это делалось так: клали на землю около травы с четырех сторон серебро (монеты, украшения) или раскидывали вокруг золотую гривну — тяжелую шейную цепочку. Так пронимали кликун-траву (или колкжу), одолень-траву, метлику, папороть безсердешную и некоторые другие самые загадочные и таинственные травы. Ну а когда они попадали в руки знахаря, сила их все же не могла сказаться вовсю без чародейного, заговорного слова. Травы словно бы нужно было уговорить, умолвить помочь человеку — или навредить ему. Трава, болезнь, любовь, стихия — это все были для нашего предка живые существа, с которыми он беседовал на равных, с каждым — на его собственном языке. В ту пору знали и язык сей, и ощущали особенную, нами теперь непостижимую связь с природой. Наверное, оттого среди трав в стародавние времена волшебные и чародейные былия встречались, а нынче одни только лекарственные травы остались, да и те не каждому помогают.
Среди чародейных трав знамениты также следующие.
Тирлич-траву, по словам знахарей, собирают под Иванов день на Лысой горе, близ Днепра, под Киевом, где обиталище ведьм и чертей. Люди думают, что эта трава обладает силою превращения и достается в удел только одним ведьмам. Из тирлича выжимается сок, которым оборотни натирают свои подмышки при свершении чар. Ведьмы всячески стараются эту траву истребить, чтобы лишить всех прочих силы оборотничества, а колдуны и чародеи дорожат тирличем, как сокровищем.
Название баснословной сон-травы народ связывает с теми из земных злаков, сок, отвар и запах которых производят на человека одуряющее действие; таковы мандрагора, известная у нас под именем сонного зелья; одурь, белена, дурман, дрема, дремучка, горицвет. Поселяне убеждены, что сон-трава обладает пророческою силою: если положить ее на ночь под изголовье, она покажет человеку его судьбу в сонных видениях; думают также, что всякий, заснувший на этой траве, приобретает способность предсказывать во сне будущее. У всех славянских народов сохраняются поэтические предания о сонном царстве, стоящие в самой тесной связи с верованием в сон-траву. Сказка о спящем или окаменелом царстве выражает одну идею: зимний сон природы и ее весеннее пробуждение.
"Страшна та трава! — уверяют чародеи, говоря о саве-траве. — Когда человек найдет на нее в поле или в лесе, то умом смятется. Ростом невелика, от земли чуть знать, по ней пестринки по всей, а в корени черви и наверху. Добра ловить зверей. Аще кто что украдет — трава сия повернется к нему, только положи ее на его след; или если кто ставит поставухи (то есть силки, капканы), ты положи той травы подле дороги — удачи и пути ему не будет!"
Если кто хочет, чтобы дом его был безопасен от грозы и пожара и чтобы житье в нем было счастливое, тот должен сорвать прострел-траву и положить ее под основное бревно здания, уверяют русские травознаи. Она избавляет от порчи и залечивает раны, нанесенные острым орудием. Когда домашний скот заболевает прострелом (род падучей болезни), то знахари советуют привязывать эту траву к рогам захворавших животных. Название прострела дают различным травам; давно утратив сознание, что прострелом обозначался чудесный цветок, действующий подобно громовой стреле (насквозь пронизывающей, простреливающей), народ ищет под этим именем травы, которые бы по форме их стебля или корня можно было назвать простреленными.
Рассказывают, что перелет-трава сама собой переносится с места на место. Вся она сияет радужными красками и темной ночью в полете своем кажется падучей звездочкой. Счастлив, кто сумеет добыть этот прекрасный цветок: все желания его будут немедленно исполнены.
Трава песий язык, незаметно положенная с сердцем лягушки в карман недруга, привлекает к тому всех окрестных собак; повешенная же на шею собаки заставляет ее кружиться до смерти. Достаточно эту траву рассовать по всем углам помещения, где водятся мыши, они разбегутся. Если же положить под подушечку левой ноги и так ходить, то это заставляет всех встречных собак удержаться от лая, а кошек от мяуканья.
Ну и, разумеется, песий язык — первое средство при укушении человека бешеным животным: на заре раннего утра выкапывают корень сего растения и, мелко изрубив его, запекают в хлебе, который потом дают есть больному. Но при этом необходимо, чтобы больной ничего не знал о содержимом в хлебе.
Трава петровы батоги, по уверениям древних "Зелейников", употребляется ведьмами для порчи девиц: "Если которая напьется чего-либо с соком этой травы, то будет чиликать сорокою".
Плакун-трава добывается в Иванов день, на ранней утренней заре; корень и цвет ее обладают великою силою: они смиряют нечистых духов, делают их послушными воле человека, уничтожают чары колдунов и ведьм, спасают от дьявольского искушения и всяких недугов; крест, сделанный из плакуна и надетый на бесноватого, изгоняет из него поселившихся бесов. Плакун открывает клады и заставляет демонов плакать, то есть заставляет тучи проливать дождь. Кому посчастливится найти и выкопать корень плакуна, тот должен произнесть над ним такое заклятие: "Плакун, плакун! Плакал ты долго и много... Будь ты страшен злым бесам, полубесам, старым ведьмам киевским; а не дадут тебе покорища, утопи их в слезах; а убегут от твоего позорища, замкни их в ямы преисподние..."
Вот что пишется в старых травниках про улику-траву: "Сама она красно-вишневая, глава у нее кувшинцами, а расцветет она — то как желтый шелк, а листья лапками. Когда разлучат мужа с женою, и если муж жены не любит или. жена мужа, то ее надобно иссечи мелко, давать в питии и говорить: "Как ты, трава, приклонила главу свою в землю, так бы приклонили они меж себя главы свои всею душою и ретивым сердцем, думою и мыслью хоть бы до веку, до гробовой доски"".
(По А. Коринфскому)
