Похороны
Много остатков от былой жизни народов рассеяно по белому свету, в полях, лесах, озерах, реках; но лучше всего объясняют старину древние могилы. Хороня покойника, люди всегда думали, что отправляют его на новое житье, подобно настоящему, но гораздо худшее. Поэтому снаряжали покойника в лучшее убранство и клали с ним в могилу все, что ему нужно было и при жизни, да по временам приносили ему на могилу покормку. У наших сибирских инородцев до последних времен это делалось и, может быть, еще делается.
Поэтому вещи, находимые в могилах при костях, всего менее могут быть объясняемы случайностью, и нередко самым положением своим около костей дают нам возможность уяснить их значение и употребление. Кроме того, здесь можно наблюдать различные способы погребения людей, разные обычаи и тем еще более определять житье-бытье того народа, который оставил по себе эти могилы. Наконец, самые кости людей, погребенных в могилах, при сличении их с костями известных уже пород людских могут указать нам, какому именно племени людскому принадлежат те или другие могилы?
Похороны в глубокой древности различались от похорон последнего времени. Так, например, в памяти народов Кавказа, как то у осетин, армян, курдов, персиян и других, умерших или подвешивали к деревьям на подмостках, плотно укутав покойного, или клали его на вершины дерев высоко от земли. У арийских народов было в обычае спускать труп на лодках или на плотике по воде. Память об этом способе сохранилась у руссов, норманнских немцев при похоронах, которые описали очевидцы. Покойника сжигали в лодке, и даже в словах тех народов нашего арийского племени, с которым наши предки составляли один народ, один язык «новь, навье», то есть могила, гроб, происходит от древне-итальянского navis – лодка, судно или от греческого нао (ναѡ) – теку, нео (νεѡ) – плаваю. То отсюда берется понятие о похоронах в лодке трупа, которое когда-то плыло.
«В новье глядеть» прежде значило глядеть в могилу, быть на волос от смерти. В Малороссии русалок называют «мовки» или новки – слово, означающее покойничков, пущенных по воде.
Наконец, самая форма так называемых колод, или гробов, близко похожа на лодку.
У древних родственных нам народов воспоминание о погребении такого рода хранилось на их памятниках, где изображалась лодка, или выкладывали ее из камня.
В зимнее время те же племена, зашедшие на север, не могли по воде спускать покойников, а потому и обычай стал другой: там запрягали в сани неосвоенных коней или оленей и, положив на них лодку с покойником или просто покойника, спроваживали его таким образом в неизвестную даль, в неизвестную новую жизнь.
Память о похоронах такого рода сохранилась до позднейшего времени в древних наших обрядах при похоронах и в народных сказаниях о ночных разъездах мертвецов-колдунов и также один рисунок в рукописном (XIVв.) описании жития св. Бориса и Глеба. По указанию этой рукописи, мощи святого Глеба везде везут из Вышегорода в Киев на санях. Тело св. Равноапостольного Владимира сын его, Святополк, кладет в сани. Киевский летописец, говоря о поучении, какое писал своим детям Владимир Мономах, замечает, что он писал его, сидя в санях, то есть перед смертью, на смертном одре.
Когда человек испускал дыхание, в старину ставили на окне чашу со святой водой и мису с мукой или кашей (кутьей). Это был какой-то остаток язычества, существовавший также у татар.
Мертвеца обмывали теплою водою, надевали чистую сорочку и завертывали в белое покрывало, или саван, обували в сапоги или башмаки, на голову ему надевали корону. Толпы знакомых и соседей посещали покойника, причем дом оглашался плачем с причитаниями разного характера, выражающее сожаление и скорбь.
Затем посылали за духовенством и с посланным священнику препровождали водки, меда и пива.
Когда мертвеца клали в гроб, то по какому-то поверью клали ему в рот несколько мелких монет, как будто для издержек в дальней дороге на тот свет, а к гробу привешивали кафтан покойника.
Летом русские хоронили очень скоро, в течение суток; а если по какому-либо случаю погребение откладывалось, то труп, во избежание зловония, относили на погреб. Мертвеца выносили из дома покрытым покровом или шубою и непременно на руках; если мертвец был монашеского звания, то несли его монахи или монахини.
Для большей церемонии богатые и знатные нанимали плакальщиц, которые шли по бокам и впереди похоронного шествия с распущенными волосами и нарочно искаженными лицами. Они кривлялись и вопили, громко вскрикивали и заливались в причитаниях.
Все сопровождавшие гроб шли с зажженными свечами, обвязав платками головы.
Когда гроб следовало опустить в могилу, то открывали гроб и все прощались. Жена или близкий родственник должны были плакать и причитывать; а плакальщицы всем хором тоже вторить, причитывая. Священник давал в руки покойника отпустительную грамоту; после опущения гроба в могилу, все целовали образа, потом ели кутью, непременно каждый в три приема, начиная с ближайших родственников.
Зимою не спешили хоронить и ставили покойников в церковь, где духовенство служило каждодневно литургию и панихиды, и на осьмой день предавали тело земле.
Для людей бедных было чрезвычайно дорого рыть могилу зимою; поэтому мертвецов ставили в усыпальницы или притворы при колокольнях и там держали до весны.
Весною семейства разбирали своих мертвецов и хоронили на кладбищах. Должность гробокопателей исполняли особые лица за известную плату, как и ныне могильщики.
Бедняки, которым не на что было похоронить, просили милостыню на погребение, отчего никто в этой жертве не отказывал.
Для городских жителей кладбища отводились за городом; но в селах и деревнях кладбища эти помещались при храмах.
Утопленников и удавленников не хоронили на кладбищах. Было убеждение, что если где-нибудь похоронить утопленника или удавленника, то за это весь край постигает бедствие; на этом основании в старину народ, приведенный в волнение несчастьем, как, например: неурожаем, мором, эпидемией, – выгребал мертвецов из могилы1.
Но вообще умерших внезапно на улице, убитых в дороге хоронили в убогом доме. Убогие дома были не только в Москве, но и в других городах. В них также хоронили отверженных, которых считали недостойными кладбища: воров, разбойников, казненных, между тем как самоубийц хоронили в поле или в лесу.
Царское погребение совершалось через шесть недель после смерти, и тело ставилось в домовой церкви в гробу. Крестовые дьяки денно и нощно читали над ним псалтырь, и попеременно дневали бояре, окольничные, стольники над усопшим. Между тем по всему государству посылались гонцы, которые во все монастыри и церкви возили деньги для служения панихид; в праздники при служении панихиды ставили кутью. Эти панихиды служились шесть недель, каждый день, исключая воскресенья.
В сороковой день кончины совершалось погребение царственной особы. Отовсюду стекались в Москву духовные власти, архимандриты и игумены.
В погребальной процессии впереди шло духовенство; наблюдалось, чтобы важнейшие особы, архиереи и патриархи, шли сзади духовенства, за духовными следовали светские сановники, бояре и окольничьи, за ними – царское семейство, а за ним боярыни.
Множество народа толпилось за гробом, без чинов и различного достоинства. Прощания пред опусканием в могилу не было.
Опустив тело в могилу, не засыпали гроба землею, а закрывали каменною доскою. Пышность и издержки на погребение соразмерялись со значением усопшей особы, так что погребение царя производилось великолепнее, чем царевичей, а погребение царевичей великолепнее погребения царевен.
Вообще у всех классов 40-й день после смерти определялся на поминовение. Семейные нанимали духовных лиц читать псалтырь по усопшим. Чтение это у иных происходило в двух местах разом: в доме, где умер покойник, и на могиле; для этого устраивался на могиле деревянный голубец или голбец, покрытый сверху рогожею; там стоял образ, и каждое утро при зажженной свече монах или церковный дьячок читал псалтырь2.
Семейные по покойнике носили скорбное платье, синее или черное, и непременно ветхое, а не новое. В это время траура стыдно было ходить опрятно, как будто это было неуважение к памяти покойного.
Вместе с молитвами об усопших отправлялись кормы или поминальные обеды. Таких было по желанию родственников и семейных не менее двух и не более четырех: в 3-й, 9-й и 12-й и, наконец, очистительный в 40-й день, или сорочины; в этот же день снимался траур. Чаще всего поминали три раза: толковали, что троекратное поминовение совпадает с переменами, какие испытывает тело покойника в гробу: в третий день изменяется его образ, в девятый распадается тело, в сороковой истлевает сердце. Затем это троекратное поминовение совпадает с верованием о путешествии души на тот свет: в третий день ангел Господень приводит душу на покаяние Богу. «Якож бо от царя земного послани будут воины привести некоего и связавши его, поведают ему повеление царево, трепещет же и держащих и ведущих его немилостивно к путному шествию, аще и ангелы от Бога послании будут пояти душу человечу».
Если в этот третий день совершаются приношения памяти усопшего в церкви, то душа получает утешение в скорби, преж бывшие ей от разлучения телесного, и разумеет от водящего ангела, яко память и молитва ее ради в Церкви Божией и так радостна бывает. С тех пор начинаются путешествия ее с ангелом, который показывает ей блаженство рая и муки ада. В девятый день ей дается отдых: душа, сохраняя еще земные привязанности, слетает то к дому, где жила с телом, то к гробу, где лежит тело, в котором была заключена; душа добродетельная посещает место, где она «имеяше обычай делать правду».
Тогда душе грешной указывает ангел места, где она согрешила, и ей необходима для ободрения – молитва Церкви. Наконец, в сороковой день ангел приводит ее снова к Богу, и тогда ей назначается место по заслугам: «добре держит святая церковь в сороковой день, память сотворяя по усопшем»3.
Кутья была главною принадлежностью постного обеда. О кутье говорилось так:
«Кутья благоверна святым воня; святии бо не едят, не пьют, но вонею и благоуханием тем сыти суть»4.
Обычай поминовения был и во времена язычества, и потому к нему примешивались и посторонние обряды, не одобряемые Церковью. Так, преподобный Феодосий запрещает ставить по усопшим обеды и ужины, класть на кутью яйца и ставить воду; вероятно, яйца и вода были какими- нибудь символами древнего языческого поминовения.
КОММЕНТАРИИ
1 Поездка в Кирилл. монаст. 2. 37.
2 Олеарий. 316.
3 Св. Макария. Погод. сборник. Биб. № 1321.
4 Пуб. библ. рукоп. С. 203.