К чему бы отнести, что не только у нас на Руси, но и во всей Европе существует так много суеверных искаженных понятий и убеждений? Кажется, их можно бы уничтожить, но, к несчастью, их одно поколение передает другому из века в век, со всеми их мелочами, обрядностями, приписывая часто совершенно ничтожным вещам непонятные чудеса. Как судить о тех людях, которые убеждены, что, если попадется поп навстречу – жди неудачи, или о тех, кто распространяет такое глупое убеждение? А между тем есть люди, которые принадлежат к лицам развитым, даже к кругу образованных?
Понятно, что простолюдины или люди, не получившие никакого образования, наследовали такие понятия от отцов и дедов, их единственных наставников и учителей, а также, может быть, эти внушения укрепились общими убеждениями той среды, в которой они постоянно вращались и вращаются, так как эта среда тоже со своей стороны развивалась, училась и зрела под кровом суеверных и неразвитых родичей, детей природы. Конечно, никто и не думал из числа их, чтобы обсудить, усомниться, а тем паче проверить, справедлив ли тот или другой пример из числа суеверных сведений и предрассудков, слепо верить тому, что говорил ему отец или дед, тоже убежденный в своих верованиях своим отцом и дедом, нельзя. Тут, без сомнения, нельзя было ожидать проверки. Простолюдин боится сомневаться в том, в чем убеждена, чему верит его семья, его среда; если он верит, что черт всегда бывает с рогами, с копытами, с крыльями, то он даже во время болезни ему грезится не иначе, как в этом костюме, хотя, как не убеждай, что черт или дьявол есть изображение зла.
Но отчего же люди более развитые, даже люди образованные не чужды разных предрассудков? Вот задача, которую решить нелегко.
Прежде всего, должно помнить, что дитя в первые годы сознания своего собственного «я» в смысле существования, конечно, бывает чрезвычайно любопытно. Его все увлекает, на всем он останавливает свой взор, и он теребит свою няню, расспрашивая: что? как? да почему? Маленький мозг работает, память его так же впечатлительна, как деятелен, свеж мозг при самых чувствительных нервах. Ребенок надоедает няне, всегда или почти всегда необразованной и часто со слабыми понятиями о самых простых предметах, а иногда даже с такими, которые совершенно ложно, искаженно передаются впечатлительной памяти дитяти. Но вот тот же ребенок резвится, играет, прыгает, подвергая ежеминутно свою няню заботе о сохранении ребенка от ушиба, увечья и неминуемой ответственности. Няня устает, гоняясь за шалуном или шалуньей, и наконец принимается за хитрости, не понимая сама, конечно, что резвость, прыганье, беготня этого дитяти есть требование природы, неизбежное при росте и развитии организма; это та же гимнастика, которой не чуждо даже ни одно из молодых животных. Чтобы успокоить дитя, чтобы скорее уложить его в постельку, та же бестолковая няня пугает его букой, буканом, игошей, кикиморой, и на вопрос ребенка, что это за бука, няня рассказывает страшный рассказ о буке или о другом каком-нибудь страшном враге из мира фантазии, например о людоеде. Ребенок в страхе закрывается, воображение работает; вот он спит, но фантастические страшные сны преследуют его в часы ночи. Дитя часто кричит во сне, просыпается, и нередко случается, что и наяву память возобновляет ему нянькину сказку с ее ужасами.
Наступает утро, сказка оживает в юной памяти как что-то резкое, выдающееся, новое, и все герои ее представляются явственно, как наяву и надолго. Видя, как успокоительно действует на малютку сказка, нянька, для того чтобы и самой каждый раз предаться поранее покою, говорит ему новую, затем опять новую сказку и таким образом укрепляет в памяти дитяти идею о неведомых злых духах разного рода, которые вредили людям, животным, губили людей, ели их. Такие нелепые рассказы всеконечно доводили ребенка до того, что он начинал бояться ночью и даже вечером, пугаться то того, то другого, и трудно было наконец выжить из ребенка эту робость, этот страх родителям, которыми начинила ему голову усердная няня! Трудно было искоренить предрассудки и убеждения, которым она убедила его веровать в юном возрасте. Они так проникали в плоть и кровь ребенка, что искоренить их не было возможности, особливо, если притом как-нибудь одно из ее убеждений случайно оправдывалось над ним.
Говоря о нянях, мы знаем и даже скажем в своем месте, что сами родители иногда развивают такие убеждения в детях.
Много значат хорошие книги для чтения детей и добрые наставники, которые стараются разоблачить все предрассудки, которые не довольствуются одним упражнением памяти, но и разума. Что же хорошего выходило из того, что вырабатывался на свет человек, в памяти которого укрепились целые тома, который мог, как попугай, говорить обо всем том, что когда-то вычитал, а между тем не может проверить того разумом, справедливо ли оно, сообразно ли с современными понятиями науки? Так, например, в одной старой естественной истории говорится о том, что когда-то водились рогатые зайцы, оказывается, что таких не было на свете, а только были из них уроды, которых челюсть нижняя, будучи выдвинута вперед, допускала возможность длинным резцам зайца свободно расти далеко выше лба и изображать таким образом подобие рогов.
Всему на слово верить нельзя, могут и ученые люди увлекаться и заблуждаться, нужно все исследовать, а чего нельзя, то уяснить себе, добиваться истины, чтобы не ошибиться. Предположите, что учитель заставляет переводить ученика что-нибудь из Плиния о естественной истории рыб: там в одном месте рассказывается, что есть род морской миноги, называемый четоча, которая одарена такою необычайною силою в зубах и мускулах, что может остановить корабль. Там же найдут, что корабль, на котором ехал Антоний на Аукциумскую битву, был внезапно остановлен одною из подобных миног; то же происшествие случилось с Периандром и Калигулою, так что мореплаватели, желающие скорого хода на море, должны были остерегаться встречи с миногами.
Умный наставник должен и сам не убеждаться, согласно современному изучению животного царства, в излишнем легковерии ученого Плиния. Мы уже знакомы со всеми родами миног (Petromyzida), которые даже не в силах остановить руку повара, а не только корабля. Да притом, что же за корабль, который при своем течении не мог бы увлечь миног.
Например, у нас существует убеждение, что лев боится петушиного голоса. Сообразно ли это с действительностью? Если он боится, то его боязнь должны разделить и кошки, принадлежащие к одной с ним породе; между тем как кошки петухов не боятся. Мало того: были опыты в зверинцах, где львы выражали самое искренне желание скушать певца, а вовсе не боялись его, и если случалось, что петуха пускали в клетку, то петух был всегда побежден. А между тем о таких храбрых симпатических свойствах петуха уверяли римские и греческие писатели.
Также Геродот, Ксенофонт, Плутарх, Тит Ливий, Елиан, Светоний, Плиний, Антоний, Мела и др. говорили о существовании стран, где есть люди: одни – с собачьими и оленьими головами, другие – без глаз, третьи – с одною ногою, на которой скачут, а когда захотят бежать, то становятся двое вместе и держатся за руки; наконец, четвертые – совсем безголовые1. Из тех же писателей вы узнаете, что рысь может смотреть сквозь стену; что лебедь поет перед своею смертью, что крокодил подражает детскому крику и тем привлекает легковерных и сострадательных людей. Говорят, что Аннибал рассек Альпы с помощью укуса, а что Ахиллес расшатал Ахиллесовы столбы и образовал Гибралтарский пролив.
Все это должно быть, уважая древних писателей, рассмотрено наставником предварительно, прежде чем объяснено своим ученикам. Если в древности наука почему-либо была слаба, то теперь уже разработана. Римляне и греки, разумеется, были слабее нас в географии, потому что не могли без компаса, пароходов и паровозов проезжать такие громадные пространства, да притом только силою своих копий и мечей завоевали много, а с этим вместе уж и пути к открытиям и исследованиям. Зато в других отношениях они были хороши и остались нашими учителями. Но это не касается нашего труда, и опять воротясь после сказанных нами слов, заметим, что римские ученые, излагая все как историки-наблюдатели, указали нам многое и этим многим дали направление более или менее своим последователям, собратам по науке, по торному пути, рассмотреть яснее то, что казалось неясно. Непосвященный в науку, веровал старине, изложенной на страницах желтого пергамента, никогда не исследовав правду и верил до смерти. В наш век, век чудес, который открыл нам силу пара, могущественную силу магнетизма, электричества, наградил фотографиею, фонографом, телефоном, микрофоном с объяснением даже действия силы, каждый из нас должен быть далек от предрассудков, суеверий и всякого рода заблуждений, покоряясь науке, которая идет более прочным и прямым путем.
У нас в России верят в колдунов как в людей, водящихся с чертями всякого рода. Любопытно бы было, если бы хоть одного из них подвергнуть действию тока какого- нибудь электрического прибора, чтобы он сказал. Уж наверное, отказался бы от всех чертей и дьяволов и сознался бы, что он лгун ради наживы.
Итак, чтобы молодую душу образовать, нужно действовать на нее влиятельно и благоразумно каждому наставнику. Сеять чистое зерно, а не плевелы, говорить только то, что как посеянное доброе зерно даст хорошую полезную жатву, а не внушать недоброе, не стращать тем, что делает впечатление на всю жизнь. Наука дала много примеров, совершенно уничтожающих предрассудки. Например, порча не действует на образованных людей, а существует только в простом народе между неразвитыми поселянами. Это почему? Да потому, что наставники… не имеют об этом понятия, на лекции никто им не говорил об этом, и они чужды того, что не вошло в их программу, разумеется, по этому случаю не распространяются с своими учениками; конечно, молчать лучше, чем распространяться о миногах Плиния.
Ныне разные суеверные убеждения «на слово» считаются неприличными, так что даже об образованном человеке думают как о неуче.
1 Геродот говорит, также на севере есть люди, которые спят полгода, а полгода живут деятельною жизнью.